ЕЩЕ ОДНА СТРАНИЦА ИЗ ЖИЗНИ ВЕЛИКОГО СТОРОЖА
Нет ничего случайного в том, что в этот вечер Наддием Санычем овладела меланхолия. Вот уже который день он решал проблему мирового господства собственного подсознательного над собственным мироощущением. Так и не придя ни к какому определенному выводу, он устало бродил по своей украшенной кактусами и позапрошлогодними газетами комнате, стараясь понять хотя бы то, почему Гомер Бальзаков, уютно устроившийся на его диване, не замечая его, пишет очередное любовное послание к Ольге Карениной. Самое анекдотичное в этой ситуации было то, что Бальзаков даже не пытался придать своему делу, хотя бы даже отдаленно, вид пристойности.
К слову сказать, Гомер вообщем-то никогда и не отличался стремлением к скрытности, более того, зная проницательный ум Наддия Саныча, он словно бы нарочно пытался всяческими мелкими хитростями побольнее задеть Наддия, чтобы обратить на себя внимание. Впрочем, последнее известно нам недостоверно. Как ни странно, сторож, чувствовавший себя в этом заведении чуть ли не главным (в моменты острого кризиса), никак не мог понять, зачем это нужно Бальзакову.
Вот с Тургеневым - тут все понятно, этот старый осел был для Наддия Саныча прозрачнее оконного стекла. Каждое его движение и каждое его слово, было для сторожа как перечитывание давно прочитанной скучной книги - все уже давно знаешь наперед, но отбросить в сторону нельзя, потому что так надо. Правда, никто не знает, зачем надо и кому, но наш сторож не привык обременять себя подобными вопросами. Ему и без того хватало забот в размышлениях над судьбами человечества. Вот Вы смеетесь, Вы думаете, что наш герой берет на себя слишком много, но не судите его строго, ведь никто никогда не знает, что можно ожидать от простого смертного... или непростого смертного.
Но мы отвлеклись. Вернемся в комнату сторожа. Итак, меланхоличный Наддий бродит по ней, не в силах понять глубинную подоплеку событий, выраженную в том, чем занят в данный момент Гомер Бальзаков. Самым простым было бы предположить, что Гомеру давно наскучило общество сторожа, но что-то говорило Наддию, что это не так. Ведь Гомер был совсем не похож на Эйнштейна, и уж тем более на Данте. И на провокацию это тоже было непохоже. Потому что водяное ружье у Наддия давно отобрали, а беззубая старая расческа вряд ли бы выглядела достойным оружием на дуэли.
"Основная природа человеческих симпатий и антипатий скрыта вовсе не в типологических характерах отдельных индивидуумов, - думал Наддий Саныч. - Суть ее заключается в полном наборе деталей и обстоятельств, предшествующих данному моменту. Более того, истина их находится на высших материальных и духовных уровнях бытия, неподвластных обычному, бытовому, человеческому объяснению. Ибо это объяснение, будучи по своей природе ограниченным и неполным, тем не менее претендует на абсолютный, тотальный контроль над умами. И чем более иррационально оно, тем большую силу оно имеет. Так как нам свойственно считать свои ошибки своими достоинствами. И нет ничего удивительного в том, что придуманные нами фантомы так часто встречаются в жизни в виде реальных событий и явлений. Эти фантомы живут рядом с тобой каждую минуту твоей жизни, когда ты ешь, когда спишь, и даже тогда, когда тебе кажется, что ты спокоен и доволен жизнью. Они есть воплощение основного принципа мироздания - закона сохранения импульса, потому что без них мир принял бы однобокий и весьма нелицеприятный вид. Бальзаков, несомненно, один из этих фантомов, причем не он сам, и даже не его проявления жизнедеятельности, как то написание любовных писем, предназначенных Екатерине Федоровне, а Бальзаков как символ, как проявление высшего начала мироустройства. Собственно как и сама Екатерина Матвеевна. Этакий невесомый, неосязаемый, но при этом крайне неприятный и раздражающий фантом. Хотя это нисколько не хуже приятного и нераздражающего фантома. Все дело в нашем отношении к нему, дело в том, с какой стороны от него мы в данный момент находимся. Если, скажем с правой, то все кажется нам в розовом свете, и словно бы ничего плохого не происходит. Но стоит нам оказаться слева, как это миловидное создание превращается в исчадие ада, посланника Сатаны. И что странно, оно ни в одной из этих инкарнаций не виновато, поскольку и нет его вовсе, как не было ничего в этом мире, ровно как ничего и не будет. Пока мы не захотим этого. Пока кто-то из нас не захочет этого. И вот только тогда вступают в действие невидимые механизмы, начинают трещать шестеренки и скрежетать цепи, приводящие в движение, воскрешающие к жизни то, что мы привыкли называть разными словами: кто-то буднями, кто-то любовью, кто-то войной, кто-то светом. Да мало ли слов для этого!? Все равно ни одно из них не способно даже отдаленно осветить хотя бы одну грань происходящего. Механизм в действии, и я, честное слово, не знаю плохо это или хорошо".
Так думал Наддий Саныч, даже не заметив, что остался один в своей комнате, наедине с уже упомянутыми кактусами и позапрошлогодними газетами. И еще со своими снами, которые он любил больше всего.
| Достаточно! | Еще! |
