ЕЩЕ ОДНА СТРАНИЦА ИЗ ГЕРОИЧЕСКОЙ ЛЕТОПИСИ ВЕЛИКОГО СТОРОЖА
- А теперь я буду маленьким добреньким Кричтынбульчиком! - И Наддий Саныч грациозно облетел комнату, Грациозно размахивая воображаемыми крыльями и гордо держа голову.
- Было, - поеживаясь в кресле с видом крайнего неудобства буркнул Тургенев, - у тебя же самого и было.
Наддий на полувзмахе повис в воздухе, застыв в той позе, на которой его застала бестактная фраза литератора-неудачника. Несколько мгновений он обдумывал то, что только что услышал, а потом грузно и шумно рухнул на пол. Скрипичные полуденные сонаты Эйнштейна за стенкой оборвались на самой неразрешенной ноте, и стена затряслась под гневными ударами смычком. В паузах между громыханием стекол доносились приглушенные отборные ругательства.
Когда вспышка гнева музыкального соседа немного поулеглась, Наддий Саныч поднялся на ноги, легким небрежным движением стряхнул с себя пыль и посмотрел на Тургенева.
- Тогда я буду большим и злым Гричтынвалом. - Наддий присел на задние лапы, в его глазах вспыхнул фотоэлектронный свет ярости, и он издал ужасающий крик голодного Гричтынвала, способный привести в трепет любое живое существо. Не обращая внимания на возобновившиеся колебания стены, Наддий бросился на Тургенева.
- Было, - как ни в чем не бывало, даже слегка раздраженно произнес тот и лениво почесал плечо. - И это уже было.
В мгновение ока ужасный и злющий Гричтынвал преобразился в растерянного удивленного сторожа. Он сидел на полу и непонимающим взглядом ребенка, у которого нис того ни с сего отобрали любимую игрушку, смотрел на Тургенева, продолжавшего писать свой новый душераздирающий роман о безответной любви княгини Ольги к бездомному бродячему артисту.
Эйнштейн успокоился и опять стал пилить свои нудные сонаты. За окном мягко падал белый пушистый снег, искрящийся в туманных розовых облаках спокойного зимнего солнца. Близился Новый Год.
Мало ли чего привидится солнцу, особенно когда оно спит. Сюжетная линия близится к концу, который не способен увидеть даже самый отчаянный луч, пробившийся сквозь сплошную завесу грозных туч. Видения сменяли друг друга, вызванные к жизни переменами в самой жизни, или еще одной бессонной ночью. Разливающиеся по полу краски не могли ничего предсказать. И вообще, все происходящее, все это достаточно глупо.
И вообще, все это уже было.
Но такого Нового Года, который близился, еще не было. И это, если и не радовало, то по-крайней мере превносило некоторое разнообразие в затянувшуюся скуку и чем-то напоминало утоление нестерпимой жажды нового.
Роман подходил к самому захватывающему месту. Княгиня Ольга решилась на дерзкий и отчаяный шаг - сегодня ночью она должна была тайно оставить отчий дом и бежать с бродячим артистом в неизвестность, к позору, к проклятию родителей, к неизбежности того, что рано или поздно она ему наскучит, и он бросит ее.
- В таком случае я буду Тургеневым! - сказал Наддий Саныч и сел в кресло. Напротив него с клочком бумаги и карандашом в руках сидел Наддий Саныч. С досадой он отбросил неоконченный роман в угол и, выбегая из комнаты, демонстративно громко хлопнул дверью.
А мсье Тургенев подошел к разбросанным листам, бережно поднял один из них и пробежал его взглядом.
- Жаль, - задумчиво произнес он, - жаль, что еще один роман теперь закончится хорошо. - И он дописал на последнем листке: "Они жили долго и умерли в один день."
| Достаточно! | Еще! |
