ЕЩЕ ОДНА СТРАНИЦА ИЗ ЖИЗНИ СЛАВНОГО СТОРОЖА
Лев Толстой вскарабкавшись на подоконник то блеял молоденьким козликом, то мычал старой коровой, то притупленно квакал предобеденной лягушкой. Он даже не пытался вспомнить, что утреннее солнце взывается к жизни пением петуха. Он был раздражен и раздосадован, но вполне счастлив, поскольку нашел себе достойное занятие на ближайшие полчаса. Юлий Цезарь таскал за собой по сумрачному коридору на полуистлевшей веревке задушенную им сегодня ночью Клеопатру Милосскую в приступе неоправданного гнева за то, что она хотела выброситься в закрытое решеткой окно. Всем встречающимся у него на пути он загораживал дорогу, и пока не заканчивал рассказ о своем поступке, долго и больно тряс зевающего собеседника за плечи. Экстрасенс Сидоров двигал стенами коридора, тщетно пытаясь прищемить ими слоняющегося со своей жертвой Цезаря. От досады на свои неиспользованные человеческие возможности и в бешенстве от увертливости предводителя римских легионов он скрежетал зубами, мешая Эйнштейну объясняться в любви с новой сестрой милосердия.
Начинался еще один долгий и скучный день.
Наддий Саныч неподвижно лежал на любезно предоставленном ему прокрустовом ложе, устремив остекленевший неподвижный взгляд на муху, озабоченно ползущую по грязному позапрошлогодняшнему потолку. За окном, наверное, пел соловей, что резко контрастировало с наполняющим комнату сорокаградусным морозом.
Первой вошла уборщица. Бросив беглый взгляд на непошолохнувшегося сторожа, она быстро подмела пол, подняла за край левую от двери стенку и смела мусор в открывшийся за нею лес. После чего она опасливо взглянула на Наддия - не заметил ли тот чего и не готовит ли тот свое боевое оружие - и успокоившись вышла из комнаты. Великий сторож лежал все в той же позе.
Потом забежала одна из беленьких и шустреньких. Она взяла руку Наддия, затем аккуратно положила ее на место, подбежала к графику, висевшему над кроватью, и ровным красивым почерком написала в следующей чистой графе: "7 часов 35 минут. Пульса нет. Клиническая смерть." - и поставила в конце ломанной линии, отображающей жизненный путь Наддия, аккуратный крестик. После чего она достала из кармашка записную книжку, записала там :"Зайти в палату N через 15 минут," - и выбежала из комнаты также легко и просто как и впорхнула в нее.
Заглянул Юлий Цезарь. Стоя в двери он методично пересказал свой сегодняшний монолог, и как аргументом в пользу весомости своего рассказа покачал на вытянутой руке задушенной Клеопатрой.
Опять влетела беленькая. Еще раз проверив пульс, и окончательно убедившись, что больной скорее мертв, чем жив, подписала графой ниже: "7 часов 20 минут. Полная остановка жизненных функций. Необратимая смерть." И опять выбежала.
Затем ввалился подвыпивший Тургенев и очень долго и нудно жаловался на свою неразделенную любовь к Полинке. Под конец он встал и стал прохаживаться из угла в угол, ожидая душевной поддержки от сторожа. Потом он молча сел в кресло, посидел там около получаса, не вымолвив ни слова. Потом попрощался, извинился за минутную слабость и ушел.
Чуть позже ворвался взбешенный главный и, угрожая Наддию тем, что лишит его ужина, а то и вообще - поставит в угол с завязанными узлом руками, если тот вздумает не оживать, потрясал в воздухе здоровенными кулаками.
Когда он ушел, часа два было тихо и спокойно, но тоже достаточно скучно под конец.
"Надоело," - подумал Наддий Саныч и включил сердце. Оно забилось ровно и тихо. Как всегда.
| Достаточно! | Еще! |
