ЕЩЕ ОДНА ПРОЗАИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА ИЗ ЖИЗНИ ВЕЛИКОГО СТОРОЖА
Наддий Саныч стоял у аппарата и рассматривал полуторагривенник, лежащий у него на ладони. За стеклом уже выстроилась очередь, кто-то за углом выкрикивал гневные ругательства и спрашивал - кто крайний. Старушки натужено шамкали губами, перебирая последние сплетни, и время от времени злобно рычали на инвалидов, которые держа красное удостоверение, пытались встать без очереди. Кто-то уже успел предложить устроить запись, и обеспокоенные домохозяйки нежно выводили на своих руках драгоценные цифры.
А Наддий Саныч бездвижно стоял, устремив свой ясный взор на пятнадцатикопеечную монету образца семьдесят пятого года. Так подходил к концу шестой час.
Одна бабушка, которая смогла до старческих лет сохранить остроту зрения, и поэтому регулярно читающая газеты, неожиданно встрепенулась и шепнула на ухо стоявшей рядом Марии Федоровне:
- А уж не экстрасенса ли он?
Мария Федоровна отшатнулась, словно в лицо ей ударил столб огня и отчаянно стала отмахиваться руками:
- Да что ты!? Бог с тобой, Окулина Мефодьевна!
- А я тебе точно говорю - экстрасенса. Знавала я одного, так тот тоже бывало к вечеру как уставиться на поллитра, так его хоть колом по голове чеши - не шевельнется.
По очереди пошел слушок, отчего людская масса на мгновение затихла, а затем словно взорвалась. Зашипела, заулюлюкала и загомонила. Самые отчаянные головы из конца очереди стали давать властные советы по поводу того, что, мол, чего вы на него смотрите, и что, де, выбросить его оттэда, да и дело с концом, мол, и так уже три часа потеряли. Передние ряды стали нервно переминаться с ноги на ногу, а самый первый дяденька в большой черной шляпе, в квадратных металлических очках и с кейсом в руке, сморщившись посмотрел на часы и еще сильнее постучал монетой по стеклу.
Наддий Саныч продолжал стоять.
- Нет! Не экстрасенса! - решительно сказала Окулина Мефодьевна и отрицательно потрясла дряхлой головой, - Йога! Точно!
Мария Федоровна решительно поддакнула.
- Я вот в одной газете читывала, - продолжала Окулина Мефодьевна, - что йоги эти что-то, мол, типа наших колдунов, что ли. А так вот они стоят, когда порчу на людей наводят. Я... я...
Но тут ее страстный монолог был неожиданно прерван. Наддий Саныч тяжело вздохнул, положил пятнадцатикопеечную монету в карман штанов и вышел из будки. Очередь оцепенела. Наступила такая зловещая тишина, что было слышно как за углом дерутся коты.
Сделав пару шагов, Наддий остановился. Он удивленно посмотрел на застывшую толпу и со странной улыбкой пожал плечами. Постояв так еще несколько секунд, он вздрогнул и неуверенно пошел вдоль улицы, смотря себе под ноги и натыкаясь на прохожих. Яркие краски рекламы разливались по холодному мокрому асфальту, превращаясь в разноцветные лужи. Он шел по ним и все также странно улыбался.
Когда его тень скрылась в потоке прохожих, очередь все еще стояла в полной растерянности.
- Эх, ты, черт! - вполголоса ругнулась Окулина Мефодьевна и стала носовым платком не спеша стирать со своего лица грим. Через минуту это уже была не Окулина Мефодьевна, а человек в халате. И этот человек низким мужским басом добавил, засовывая руки в карманы халата, - Опять не получился эксперимент. Все свободны!
| Достаточно! | Еще! |
